Текст песни Александр Гинзбург - Баллада о кембрийской глине
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
|
Из разорванных альвеол воздух - клочья ржавой пены - Вырывается наружу еле слышными словами: - Радуйся, народ афинский, ты не встанешь на колени - Вновь одержана победа над великими врагами. Если бы у Леонида был такой посланник верный, Марафонцы б назывались фермопильцами, что верно… Не было у Леонида ни фаланги для подмоги, Ни квадриги легконогой, ни гермесовых сандалий, И сказал он волонтёру: - Ты обратною дорогой Расскажи народу Спарты, что стоим мы, где стояли. Только раненному в руку я могу доверить этот Взмах последнего привета и мучительную смерть. Скажет мне историк рьяный (как перечить старикану?): - Ты не веришь Геродоту, ты оспориваешь быль! Я отвечу: - Верю, верю, но хотелось бы мне, братцы, Чтоб горел у этой притчи несгорающий фитиль! Ведь наша память мягче воска - жирною кембрийской глиной Сглаживает все детали, лижет острые края. Наша память твёрже камня - тонкие овалит грани, Наша память словно птица - птица в клетке из вранья. Я там был и это видел, но рассказывать не просто - Ведь бродяги не особо говорливы и честны… Это - всё равно, что в детстве посмотреть картины Босха И заикою остаться, испугавшись на всю жизнь. А когда приходит зрелость, и испуг проходит детский, Потому что пантомима жизни много крат страшней, - Сквозь осенних листьев прелость пробивается нерезкий Босха свет, Иеронима, - ярче, яростней, ясней! Я прошёл двенадцать поприщ - сбиты ноги о булыжник, Я прополз двенадцать стадьев - ногти сорваны о камни, И двенадцать лун восходит - в ноздри тухлая отрыжка, И двенадцать солнц садится на дорогу в пене ржавой, И два раза по двенадцать изменялся номер века - Говорю вам только правду, как ни горько, правду, братцы: Ничего там не осталось - ни следа, ни человека, Только камни, только небо, только память, только Спарта! Через высохшие связки раскалённою стрелою Вырывается наружу, вырвав купидонов лук, Воздух. И его сменяя, обнимает сердце стужа, На чело ложится острой ржавой проволоки круг. И летит победный шёпот в неизвестные пределы, Сквозь непрожитые годы, сквозь хромые километры, В переводе на латинский, переводе неумелом: "Ave vita! Morituri te salutant!" - выше смерти! Говорите - это враки? Растворится глина жижей? Сердца колокол не замер, я там не жил - я там был! И незрячими глазами я заплачу и увижу Триста воинов атаки - верных стражей Фермопил! Навсегда в тени от солнца, тысячами стрел закрытом, Равнодушных и прекрасных верных стражей Фермопил. Я не стал бы их тревожить, но на что же опереться? Среди смуты и забвенья боги - гордые - молчат… И замедленные вздохи остывающего сердца Слышит странник своевольный, возвратившийся назад. И бесчинствуют химеры беззащитным ранним утром, На победный взрыв аорты выдох горький сохрани: "Ave vita! Ave vita! Morituri te salutant!" Я последним из когорты принимаю бой в тени. 1998 Смотрите также:
Все тексты Александр Гинзбург >>> |
|
From torn alveoli
air - shreds of rusty foam -
It breaks out in barely audible words:
- Rejoice, Athenian people, you will not kneel -
Once again defeated the great enemies.
If Leonid had such a faithful messenger,
Marathon runners would be called Thermopilists, which is true ...
Leonid didn’t have a phalanx for help,
No quadriga lightfoot, no hermes sandals,
And he said to the volunteer:
- You're back dear
Tell the people of Sparta that we stand where we stood.
Only in the wounded arm can I trust this
A wave of last greetings and a painful death.
The zealous historian will tell me (how to contradict the old man?):
- You do not believe Herodotus, you challenge the past!
I will answer:
- I believe, I believe, but I would like, brothers,
So that a non-burning wick would burn in this parable!
After all, our memory is softer than wax - with thick Cambrian clay
Smoothes out all the details, licks sharp edges.
Our memory is harder than stone - thin oval faces
Our memory is like a bird - a bird in a cage of lies.
I was there and saw it, but telling is not easy -
After all, tramps are not very talkative and honest ...
It’s like looking at Bosch’s paintings in childhood
And stutter to stay, frightened for life.
And when maturity comes, and the fear goes away for children,
Because the pantomime of life is much worse than
Through autumn leaves, charm breaks through unsharp
Bosch's light, Jerome - brighter, more furious, clearer!
I went through twelve fields - my legs were knocked down on a cobblestone,
I crawled twelve stages - my nails were torn off stones
And the twelve moons ascend - a rotten belch in the nostrils,
And the twelve suns sets on the road in a rusty foam,
And twelve times twelve the number of the century changed -
I tell you only the truth, no matter how bitterly, the truth, brothers:
There was nothing left - not a trace, not a man,
Only stones, only sky, only memory, only Sparta!
Through dried ligaments with a red-hot arrow
Breaks out, tearing out cupids bow,
Air. And replacing him, hugs the heart of a cold,
A circle of sharp rusty wire lies on the forehead.
And a triumphant whisper flies to unknown limits
Through the bad years, through the lame kilometers
Translated into Latin, translation ineptly:
"Ave vita! Morituri te salutant!" - above death!
Speak - are they bullies? Will the clay dissolve?
The heart of the bell did not stop, I did not live there - I was there!
And with blind eyes I will cry and see
Three hundred attack warriors - faithful guardians of Thermopylae!
Forever in the shade of the sun, thousands of arrows closed,
Indifferent and beautiful faithful guardians of Thermopylae.
I would not bother them, but what to rely on?
Among the troubles and oblivion, the gods - the proud - are silent ...
And the slow sighs of a cooling heart
He hears the wanderer, willful, returning back.
And outrageous chimeras defenseless early in the morning,
On a victorious aortic explosion, exhale bitterly save:
"Ave vita! Ave vita! Morituri te salutant!"
I am the last of the cohort to accept the battle in the shade.
1998
