Текст песни Лиза Бронштейн - Песня о старом Хермеусе Море
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
|
Песня о старом Хермеусе Море, бессмертной хранительнице Апокрифа и смертном, который ее любил (муз. Лиза Бронштейн, сл. Айрис Гамильтон) У старого Хермы Моры улыбка как у кота. О нем говорят, он - бездна, но глупость. Всего лишь мер. Из кубка цедя суджамму, смеется: "Иди сюда. Негоже, пройдя сквозь стражей, стыдливо стоять во тьме. Внутри моей черной книги есть способ пойти назад, Но только подумай, что же за сила тебя тут ждет?" У старого Хермы Моры и вовсе не старый взгляд: Насмешка и любопытство, - а голос тягуч, как мед. Он ставит свой полный кубок на стопку сгоревших книг. И кожа бела, как звезды, а волосы - будто тьма. "Да ты, - поднялся даэдра, - храбр не по годам, старик. Я знаю, зачем пришел ты. И знает она сама". "Садовник Людей коварный, - вдохнув из последних сил, Так гость ему отвечает, - воистину, стар и сед. Я ран за все эти годы немало уж получил, Но здесь мне пронзили сердце. Назад мне дороги нет". Смеется Хермеус Мора, в зрачках его рваных - мрак, Клубится, зияет, в путы затягивает умы. "Ты слышал о нашем друге. Как звали его?.. Мирак?.. При нем мой родной Апокриф подобием стал тюрьмы. Зато оглянись же нынче. Мой дом - словно дивный сад. Его создала таким та, которую ищешь ты". Старик опускает плечи, но ясный и смелый взгляд Встречается с взглядом принца, исполненным пустоты. "Да что же, а, старый Мора? Ты слушаешься ее?" Даэдра кривит улыбку и снова берет бокал: "Молчал бы ты, глупый смертный. Ты слышишь? Она идет. Мой гость, безрассудно храбрый, да что же ты? Задрожал?" ...На ней золотое платье. А кожа - как будто снег. И в ярких глазах когда-то знакомо клубится тьма. Она так давно в Забвенье. Не мер и не человек. И истинно: эту участь она избрала сама. "Ну здравствуй, мой друг любезный, - смеется она с тоской. - Какими судьбами, милый? Как стражу ты одолел?" Хермеус садится в кресло, надменный, сухой, прямой, Глотает свою суджамму... и вроде бы не у дел. А гость забывает клятвы, не помнит простейших слов, Сжимает костюм, промокший от пота и от крови. Он думал, что к смерти точно за годы свои готов, Но сердце, забыв о ране, заходится от любви. Он помнит, как были вместе, насмешливы и юны, Как пели в дороге песни и пили в трактирах мед, Одними слыли из лучших, кто выбрался из Норы, На краже пусть не поймают - и нету других забот. Влюбился он, правда, позже. Когда, вытирая кровь С усталых эльфийских пальцев, он клялся хранить в пути. Она была Довакином - какая уж тут любовь. Тут время и место выспаться не так уж легко найти. На мертвом, сухом Солстейме Хермеус за ней пришел. А может, она вернулась... Да, впрочем, уже плевать. Он ей дал Вселенной мудрость, в Апокриф ее привел, Заставил хотеть вернуться. Заставил пообещать. Ах, старый Хермеус Мора. Прекрасен, как снежный эльф. О нем говорят, он бездна... Но, видимо, не всегда. "Мой друг, у меня подарок, - он шепчет. - Простая смерть. Болтают, она - награда для тех, чьи ушли года". "Постой, - его просят тихо. - Позволь мне ему сказать..." И старый Хермеус Мора склоняется как-то вбок. "Ах что за привычка право - всех смертников целовать В холодный, сухой, неровный, практически мертвый лоб?" В глаза ей не смотрит путник - они не ее теперь. Она, улыбаясь слабо, касаясь седых волос, Бормочет: "Ах, хочешь, верь мне, а хочешь, совсем не верь, Но смертной еще немало теряла я горьких слез. Я думала, что заметишь, ведь в Рифтене рядом - храм... Мечтала, как сила Мары нас свяжет с тобой навек. Но ты был как рыжий ветер. Подобен был всем ветрам, Сметающим то, что слабо. Мой ветреный человек". "Прощай, - он с тоскою шепчет. - Прощай, да хранят тебя..." Слова его замирают, и губы так ледяны... Густая тень книжных залов сгущается и, клубясь, Его забирает в недра какой-то иной страны. У старого Хермы Моры улыбки не может быть. Он просто густая бездна с десятками тысяч глаз. "Ты что же, - он громко тянет, - все помнишь, что есть - любить?" "Я помнила, принц, когда-то. Когда-то. Но не сейчас". Смотрите также:Все тексты Лиза Бронштейн >>> |
|
Song about old Hermaeus More, the immortal guardian of the Apocrypha and the mortal who loved her (music by Lisa Bronstein, lyrics by Iris Hamilton)
Old Herma Mora has a smile like a cat.
They say about him, he is an abyss, but stupidity. Just measures.
From the cup tsedya sujammu, laughs: "Come here.
It is useless, having passed through the guards, to be ashamed to stand in the darkness.
There's a way inside my black book to go backwards
But just think, what kind of power is waiting for you here? "
Old Herma Mora doesn't have an old look at all:
Mockery and curiosity - and the voice is as stringy as honey.
He places his full goblet on a stack of burnt books.
And the skin is white like stars, and the hair is like darkness.
"Yes, you," the Daedra rose, "are brave beyond your years, old man.
I know why you came. And she knows herself. "
"The gardener of People is insidious, - breathing with the last of his strength,
So the guest answers him - indeed, old and gray.
I've gotten a lot of wounds over the years,
But here my heart was pierced. There is no turning back. "
Hermaeus Mora laughs, in his ragged pupils - darkness,
It swirls, gapes, tightens minds in fetters.
"You heard about our friend. What was his name? .. Mirak? ..
Under him, my native Apocrypha became like a prison.
But look around now. My house is like a wonderful garden.
It was created by the one you are looking for. "
The old man lowers his shoulders, but a clear and bold look
Meets the prince's gaze filled with emptiness.
"But what, eh, old Mora? Are you listening to her?"
The Daedra smiles and takes the glass again:
"Would you be silent, stupid mortal. Do you hear? She is coming.
My guest, recklessly brave, but what are you? Trembled? "
... She's wearing a gold dress. And the skin is like snow.
And once familiar darkness swirls in bright eyes.
She's been in Oblivion for so long. Not a measure and not a man.
And truly: she chose this fate herself.
"Well hello, my dear friend," she laughs longingly.
What are the fates, dear? How did you defeat the guards? "
Hermaeus sits in a chair, haughty, dry, straight,
Swallows his sujammu ... and seems to be out of work.
And the guest forgets vows, does not remember the simplest words,
Clutching a suit, drenched in sweat and blood.
He thought that he was ready for death in his years,
But the heart, forgetting about the wound, goes over with love.
He remembers being together, mocking and young,
As they sang songs on the road and drank honey in taverns,
Some were reputed to be the best who got out of the Burrow,
Let them not be caught stealing - and there are no other worries.
He fell in love, however, later. When, wiping away the blood
With weary elven fingers, he vowed to keep along the way.
She was Dovahkiin - what kind of love is there.
It is not so easy to find a time and place to sleep here.
On a dead, dry Solstheim, Hermaeus came for her.
Or maybe she came back ... Yes, however, already do not care.
He gave her wisdom to the Universe, brought her to the Apocrypha,
Made me want to come back. Made me promise.
Ah, old Hermaeus Mora. As beautiful as a snow elf.
They say about him, he is an abyss ... But, apparently, not always.
“My friend, I have a gift,” he whispers. “Simple death.
They say she's a reward for those whose years have passed. "
"Wait," he is asked quietly. "Let me tell him ..."
And old Hermaeus Mora leans sideways somehow.
"Oh what a habit it is right - to kiss all death row
A cold, dry, uneven, almost dead forehead? "
The traveler does not look into her eyes - they are not hers now.
She, smiling weakly, touching gray hair,
Mumbles: "Oh, if you want, believe me, but if you want, don't believe at all,
But mortal I still lost many bitter tears.
I thought you would notice, because in Riften there is a temple nearby ...
I dreamed how the power of Mara would connect us with you forever.
But you were like a red wind. Was like all the winds
Sweeping away what is weak. My windy man. "
"Farewell, - he whispers with anguish. - Farewell, may they keep you ..."
His words freeze, and his lips are so icy ...
The thick shadow of the book rooms thickens and, swirling,
He is taken into the bowels of some other country.
Old Herma Mora can't have a smile.
He's just a thick abyss with tens of thousands of eyes.
"What do you mean," he pulls loudly, "do you remember everything that is - to love?"
“I remembered, prince, once. Once.
But not right now".
