Текст песни Николай Якимов - Декабрьская Ночь
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
|
Альфред де Мюссе. Декабрьская ночь Однажды, в детстве, после школы, я в нашей зале невеселой один читал на склоне дня; вошел и сел со мною рядом ребенок в черном, с кротким взглядом, как брат, похожий на меня. Склонясь, печальный и прекрасный, к свече, пылающей неясно, он в книгу стал глядеть со мной; к моей руке челом прижался и до рассвета так остался -- в мечтах, с улыбкою немой. В мое пятнадцатое лето по вереску в дубраве где-то однажды брел я наугад; прошел и сел в тени древесной весь в черном юноша безвестный, похожий на меня, как брат. Я у него спросил дорогу; держал он лютню и немного шиповника в пучок связал; с очаровательным приветом, слегка оборотясь, букетом на ближний холм он показал. Во дни слепой сердечной жажды я у огня рыдал однажды, измену первую кляня; поближе к трепетному свету сел кто-то, в черное одетый, как брат, похожий на меня. Дышал он сумрачной тоскою; он твердь указывал рукою, в другой руке блестел кинжал, он знал мои глухие думы, но испустил лишь вздох угрюмый и, как видение, пропал. Во дни, когда, гуляка вольный, подняв бокал, под гул застольный, любому тосту был я рад,-- одетый в черное, нежданно, сел рядом собутыльник странный, похожий на меня, как брат... Он плащ стряхнул, на тощем теле лохмотья пурпура висели, и был он в миртовом венке,-- симво'л бесплодья, он склонился; мы чокнулись, бокал разбился в моей трепещущей руке. А год спустя, порой ночною, лежал недвижно предо мною отец мой, вечностью объят; у ложа смертного покорно сел сирота в одежде черной, похожий на меня, как брат. Глядел он влажными очами, увит терновыми шипами, как ангел, нежен и уныл; и лютня на земле лежала, и в грудь вошел клинок кинжала, и пурпур цвета крови был. Его запомнил я так ясно, что после в жизни я всечасно, повсюду -- узнавал его; поистине то -- призрак странный, друг пасмурный и безымянный, не демон и не божество. Когда же, не стерпев страданья, задумав дальние скитанья, чтоб смерть найти иль вновь расцвесть, я вышел из родного края, нетерпеливо настигая надежды призрачную весть,-- на склонах Пизы, в Апеннинах, на Рейне, в Кельне, и в долинах пологих Ниццы, и тиши дворцов Флоренции священной, в шале, стареющих смиренно в альпийской горестной глуши, и в Генуе, в садах лимонных, в Вевэ, меж яблоней зеленых, и в атлантическом порту, и в Лидо, на траве могильной, где Адриатика бессильно лобзает хладную плиту,-- повсюду, где, среди простора, оставил сердце я и взоры, терзаясь раной роковой; повсюду, где хандра хромая, на посмеянье выставляя, меня тащила за собой; повсюду, где, тоской суровой тоскуя по отчизне новой, я шел за тенью снов моих; повсюду, где, пожив так мало, я видел все, что сердце знало,-- все ту же ложь личин людских; повсюду, где в пустыне пыльной я, словно женщина, бессильно рыдал, закрывшись рукавом; повсюду, где в лесу тернистом душа цеплялась шелковистым, легко теряемым руном; повсюду, где дрема долила, повсюду, где звала могила, повсюду, где коснулся я земли,-- садился при дороге, весь в черном, человек убогий, как брат, похожий на меня. Откройся мне, ты, знающий все дали, все колеи моих дорог! Так скорбен ты, что я могу едва ли в тебе признать мой злобный рок. В твоей улыбке кротости так много, так сердобольно слезы льешь... Когда ты здесь, любовно чую Бога; твоей тоске близка моя тревога, на образ дружбы ты похож. Но кто же ты? Не ангел, Богом данный, руководитель душ людских. Вот мучусь я, но ты -- и это странно! -- молчишь при виде слез моих. Я двадцать лет знаком с твоею властью, неведомое существо, меня жалеешь, но твое участье не греет; улыбаешься, но счастья не разделяешь моего. Сегодня вновь явился ты ко сроку; лилась ночная темнота, крылом в окно бил ветер одиноко, моя печаль была пуста: но там остался отпечаток томный, еще лобзанья жар тая; и думал я о страсти вероломной, и медленно, подобно ткани темной, рвалась на части жизнь моя. Собрал я письма, прядь волос -- обломки любви недавней,-- все собрал; и голос прошлого, не в меру громкий, пустые клятвы повторял. Прелестный прах, не смея с ним расстаться, я гладил, трепетен и тих. Плачь, сердце, плачь! Слезами напитаться поторопись! Ведь завтра, может статься, ты не узнаешь слез своих. Я завернул остатки счастья эти в обрывок бурого сукна. Среди недолговечного на свете, пожалуй, прядь волос вечна. Как бы в подводный сумрак погруженный, я глубь забвения пытал; мой лог терялся в этой тьме бездонной, я над моей любовью погребенной, над бледным счастием рыдал. И во Смотрите также:
Все тексты Николай Якимов >>> |
|
Alfred de Musset. December night
Once, in childhood, after school,
I'm not happy in our room
one read on the slope of the day;
walked in and sat down next to me
a child in black with a meek look
like a brother like me.
Bending, sad and beautiful,
to the candle glowing unclear
he began to look at the book with me;
pressed his brow to my hand
and stayed till dawn -
in dreams, with a mute smile.
In my fifteenth summer
on the heather in the grove somewhere
once I wandered at random;
passed and sat in the shade of the woody
all unknown in a black youth
like me like a brother.
I asked him the way;
he kept the lute and a little
rose hips bundled tied;
with charming greetings
slightly turning in a bunch
on the near hill he showed.
In the days of blind heart thirst
I cried by the fire once,
treason first curse;
closer to the quivering light
sat someone in black dressed
like a brother like me.
He breathed dark gloom;
he said with his hand
the dagger glittered in the other hand,
he knew my deaf thoughts,
but only let out a sullen sigh
and, as a vision, gone.
In the days when the reveater is free,
raising a glass, to the hum of a table,
any toast I was glad -
dressed in black, unexpectedly
sat next to a drinking companion strange
like me like a brother ...
He shook his cloak on his skinny body
rags of purple hanging
and he was in a myrtle wreath, -
symbol of barrenness, he bowed down;
we clinked glass broke
in my trembling hand.
A year later, sometimes at night,
lay motionless before me
my father, embraced by eternity;
by the bed of death
an orphan sat in black clothes
like me like a brother.
He looked with wet eyes,
Twined with thorns,
like an angel, tender and sad;
and the lute lay on the ground,
and a dagger blade entered his chest,
and the purple was the color of blood.
I remembered him so clearly
that after life I am hourly
everywhere - recognized him;
Truly, the ghost is strange,
friend overcast and nameless,
not a demon or a deity.
When, without suffering it,
having conceived long wanderings
so that death find il blossom again
I came out of my native land
impatiently overtaking
hope ghostly news -
on the slopes of Pisa, in the Apennines,
on the Rhine, in Cologne, and in the valleys
gentle nice and quiet
Florence's sacred palaces,
in a chalet aging humbly
in the alpine wilderness wilderness,
and in Genoa, in lemon gardens,
in Vevey, between apple greens,
and in the Atlantic port,
and in Lido, on the grave grass,
where the adriatic is powerless
kissing a cold plate, -
wherever, in the midst of space,
I left my heart and eyes,
tormented by a fatal wound;
wherever the blues are lame,
on the mockery of exposing,
dragged me along;
wherever melancholy harsh
yearning for a new homeland,
I walked behind the shadow of my dreams;
wherever, having lived so little
I saw everything that my heart knew -
all the same lies of human disasters;
wherever in the desert dusty
I, like a woman, powerless
sobbing, closing his sleeve;
wherever in the thorny forest
the soul was clinging silky,
easily lost rune;
wherever the drowsiness replenished
wherever the grave called,
wherever I touched
land, - sat by the road,
all black, wretched man
like a brother like me.
Open to me, you who know all have given,
all the ruts of my roads!
So sorrowful you that I can hardly
in you recognize my evil rock.
There is so much gentleness in your smile
so gladly tears lehh ...
When you are here, lovingly feeling God;
my anxiety is close to your longing
You look like an image of friendship.
But who are you? Not an angel, given by God,
head shower human.
Here I am tormented, but you - and this is strange! -
you are silent at the sight of my tears.
I have known your power for twenty years,
unknown creature
you feel sorry for me, but your participation
not warm; smile but happiness
don't divide mine
Today you reappeared by the deadline;
night darkness flowed
a wing broke the wind in the window
my sadness was empty:
but there remained a languid imprint,
still throbbing heat;
and I thought about the treacherous passion,
and slowly, like dark cloth,
my life was torn to pieces.
I collected the letters, a strand of hair - fragments
recent love - all gathered;
and the voice of the past, too loud,
empty oaths repeated.
Adorable ashes,
