Текст песни Розенбаум Александр - Ночной звонок
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Я очень не люблю ночных звонков, которые подбрасывают в койке И наполняют душу беспокойством за близких мне детей и стариков Усталый дом, заснувший на лету, разбуженный пронзительною трелью Мой друг, мы как-то быстро постарели — нам палачи понятней повитух Когда-то вся в джинсово-голубом, одета нынче в чёрное природа Мои надежды тают с каждым годом и силы ускользают с каждым днём Я собираюсь прыгнуть в небеса — в них правда есть, а здесь враньё постыло И я бы захватил с собой чернила, хотя никто оттуда писем не писал Но не буравь, упырь, не боюсь твоих глаз в очках. Чем страшней твой взгляд, тем спокойней мне Солнце ты моя, радость ты моё, ласточка, Прилетай за мной, люба, по весне Солнце ты моя, радость ты моё, ласточка Прилетай за мной, люба, по весне Махну не глядя думский кабинет на тихий, с райской яблонью, пригорок Друзей не предавал и не был вором, старался жить как истинный поэт Я жил как настоящий музыкант, я пил мелодии, разбавленные водкой И глотку драл, натруженную глотку, по зонам и на сценах разных стран Но не буравь, упырь, не боюсь твоих глаз в очках. Чем страшней твой взгляд, тем спокойней мне Солнце ты моя,радость ты моё, ласточка, Прилетай за мной, Люба, по весне Солнце ты моя, радость ты моё, ласточка, Прилетай за мной, Люба, по весне Пойду схожу опять в мединститут и пусть меня ещё чуть-чуть подучат Как уберечь от судорог падучей страну, освобождённую от пут Наступит утро, и в сплетении тел грудь даст младенцу тихая Мадонна И я в роддом ей позвоню по телефону, который, к счастью, ночью не звенел И я в роддом ей позвоню по телефону, который, славу Богу, ночью не звенел Но не буравь, упырь, не боюсь твоих глаз в очках. Чем страшней твой взгляд, тем спокойней мне Солнце ты моё, радость ты моя, ласточка, Прилетай за мной, люба, по весне Солнце ты моё, радость ты моя, ласточка, Прилетай за мной, люба, по весне Смотрите также:
Все тексты Розенбаум Александр >>> |
|
I really do not like night calls that are thrown in a bunk
And they fill the soul with concern for the children and old people close to me
A tired house falling asleep on the fly, awakened by a piercing trill
My friend, we somehow quickly old-we wes are more clear to us
Once all in jeans-blue, dressed now in black nature
My hopes are melting every year and the forces slip away every day
I'm going to jump into heaven - there is really in them, but here the lies have shame
And I would take ink with me, although no one wrote letters from there
But do not drill, ghoul, I'm not afraid of your eyes with glasses. The worse your gaze, the calmer to me
The sun you are mine, you are my joy, swallow, fly after me, Lyuba, in the spring
The sun are mine, you are my joy, Swallow arrive after me, Lyuba, in the spring
Machu without looking at the Duma office at a quiet, with a paradise apple tree, a hillock
He did not betray friends and was not a thief, tried to live as a true poet
I lived like a real musician, I drank melodies diluted with vodka
And the throat was Draised, a sip of throat, by zones and on scenes of different countries
But do not drill, ghoul, I'm not afraid of your eyes with glasses. The worse your gaze, the calmer to me
The sun you are mine, you are my joy, swallow, fly after me, Lyuba, in the spring
The sun you are mine, you are my joy, swallow, fly after me, Lyuba, in the spring
I’ll go again at the medical institute and let them smile a little more
How to protect the country freed from the bonds from convulsions
Morning will come, and in the plexus of bodies the chest will give the baby a quiet Madonna
And I will call her a maternity hospital on the phone, which, fortunately, did not ring at night
And I will call her a maternity hospital on the phone, which, thank God, did not ring at night
But do not drill, ghoul, I'm not afraid of your eyes with glasses. The worse your gaze, the calmer to me
The sun you are mine, you are my joy, swallow, fly after me, Lyuba, in the spring
The sun you are mine, you are my joy, swallow, fly after me, Lyuba, in the spring