Текст песни Старообрядцы Орегон США - Аввакум в изгнании
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
|
Дмитрий Сергеевич Мережковский СТИХОТВОРЕНИЯ 1883 — 1887 ПРОТОПОП АВВАКУМ I Свят Христос был тих и кроток <…> …………………………………………………………. Горе вам, Никониане! Вы глумитесь над Христом, — Утверждаете вы церковь пыткой, плахой да кнутом! …………………………………………………………. Горе вам: полна слезами и стенаньями полна Опозоренная вами наша бедная страна. Но Господь за угнетенных в гневе праведном восстал, И прольется над землею Божьей ярости фиал. Нашу светлую Россию отдал дьяволу Господь: Пусть же выкупят отчизну наши кости, кровь и плоть. Знайте нас, Никониане! Мир погибший мы спасем; Мы столетние вериги на плечах своих несем. За Христа — в огонь и пытку!.. Братья, надо пострадать За отчизну дорогую, за поруганную мать! II Укрепи меня, о, Боже, на великую борьбу, И пошли мне мощь Самсона, недостойному рабу… Как в пустыне вопиющий, я на торжищах взывал И в палатах, и в лачугах сильных мира обличал. Помню, помню дни гоненья: вот в цепях меня ведут К нечестивому синклиту, как разбойника, на суд. Сорок мудрых иереев издевались надо мной. И разжегся дух мой гневом — поднял крест я над главой И в лицо злодеям плюнул, и, как зайцы по кустам, Всё антихристово войско разбежалось по углам. «Будьте прокляты! — я крикнул, — вам позор из рода в род: Задушили правду Божью, погубили вы народ!» Но стрельцов они позвали, ополчились на меня. Речи полны дикой брани, очи — лютого огня. И как волки обступили, кулаками мне грозят: «Еретик нас обесчестил, на костер его!» — кричат. То не бесы мчатся с криком чрез болото и пустырь, — Чернецы везут расстригу Аввакума в монастырь. Привезли меня в Андроньев, — тут и бросили в тюрьму, Как скотину, без соломы — прямо в холод, смрад и тьму. Там, глубоко под землею, в этой сумрачной норе, Думал с завистью я, грешный, о собачьей конуре. III Я три дня лежал без пищи, — наступал четвертый день… Был то сон, или виденье, — я не ведаю… Сквозь тень — Вижу, двери отворились, и волною хлынул свет, Кто-то чудный мне явился, в ризы белые одет. Он принес коврижку хлеба, он мне дал немного щец: «На, Петрович, ешь, родимый!» — и любовно, как отец, Смотрит в очи, тихо пальцы он кладет мне на чело, И руки прикосновенье братски-нежно и тепло. И счастливый, и дрожащий, я припал к его ногам, И края святой одежды прижимал к моим устам. И шептал я, как безумный: «Дай мне муки претерпеть, Свет-Христос, родной, желанный, — за Тебя бы умереть!..» IV Это было на Устюге: раз — я помню — ввечеру Старца божьего Кирилла привели мне в конуру. С ним в тюрьме я прожил месяц; был он праведник душой, Но безумным притворялся, полон ревности святой. Всё-то пляшет и смеется, всё вполголоса поет, И, качаясь, вместо бубнов, кандалами мерно бьет; День юродствует, а ночью на молитве он стоит, И горячими слезами цепи мученик кропит. Я любил его; он тяжким был недугом одержим. Бедный друг! Как за ребенком, я ухаживал за ним. Он страдать умел так кротко: весь в жару изнемогал, Но с пылающего тела власяницы не снимал. Я печальный голос брата до сих пор забыть не мог: «Дай мне пить!» — бывало скажет; взор — так нежен и глубок. На руках моих он умер; безмятежно и светло, Как у спящего младенца, было мертвое чело. И покойника, прощаясь, я в уста поцеловал: Спи, Кириллушка, сердечный, спи, — ты много пострадал. Над твоей могилой тихой херувимы сторожат; Спи же, друг, легко и сладко, отдохни, усталый брат! V В конуре моей подземной я покинут был опять Целым миром. Даже время перестал я различать. Поглупел совсем от горя: день и ночь в углу сидишь, Да замерзшими ногами в землю до крови стучишь. Если ж солнце в щель заглянет и блеснет на кирпиче, И закружатся пылинки в золотом его луче, — Я смотрел, как паутина сеткой радужной горит, И паук летунью-мошку терпеливо сторожит. На заре я слушал часто, ухо к щели приложив, Как в лазури крик касаток беззаботен и сч |
|
Dmitry Sergeevich Merezhkovsky POEMS 1883 - 1887
PROTOPOP AVVACUM
I
Holy Christ was quiet and meek <...>
………………………………………………………….
Woe to you, Nikonians! You mock Christ, -
You affirm the church with torture, a chopping block and a whip!
………………………………………………………….
Woe to you: full of tears and full of lamentation
Our poor country, dishonored by you.
But the Lord rose up for the oppressed in righteous anger,
And the phial will pour over the land of God's fury.
The Lord gave our bright Russia to the devil:
Let our bones, blood and flesh ransom our homeland.
Know us, Nikonians! We will save the lost world;
We carry a hundred-year chains on our shoulders.
For Christ - into fire and torture! .. Brothers, we must suffer
For the dear homeland, for the abused mother!
II
Strengthen me, oh God, for the great fight
And send me the power of Samson, an unworthy servant ...
Like one crying in the desert, I cried out in the marketplaces
Both in the wards and in the shacks he denounced the mighty of the world.
I remember, I remember the days of persecution: here in chains they lead me
To the wicked Synclite, like a robber, to judgment.
Forty wise priests mocked me.
And my spirit kindled with anger - I raised the cross over the head
And he spat in the face of the villains, and, like hares in the bushes,
All the Antichrist army scattered to the corners.
“Be damned! - I shouted, - shame on you from generation to generation:
Strangled the truth of God, you ruined the people! "
But they called the archers, took up arms against me.
The speeches are full of wild abuse, the eyes are of fierce fire.
And as the wolves surrounded, they threaten me with their fists:
"The heretic dishonored us, to his fire!" - they shout.
It is not demons who rush screaming through the swamp and wasteland, -
The blacks are taking Avvakum's defrocked to the monastery.
They brought me to Androniev, and then they threw me into prison,
Like cattle, without straw - right into the cold, stench and darkness.
There, deep under the earth, in this dark hole,
I, a sinner, thought with envy of a dog kennel.
III
I lay for three days without food, - the fourth day came ...
There was that dream, or vision, - I do not know ... Through the shadow -
I see the doors opened, and the light rushed in a wave,
Someone wonderful appeared to me, dressed in white robes.
He brought a loaf of bread, he gave me some cheeks:
"Here, Petrovich, eat, darling!" - and lovingly, like a father,
He looks into my eyes, he quietly puts his fingers on my forehead,
And the touch of the hands is brotherly tender and warm.
Happy and trembling, I fell at his feet
And he pressed the edges of the holy garment to my lips.
And I whispered like a madman: "Let me endure torment,
Light-Christ, dear, desired - I would die for You! .. "
IV
It was on Ustyug: once - I remember - in the evening
The elder Kirill was brought to my kennel.
I lived with him in prison for a month; he was a righteous soul,
But he pretended to be insane, the saint was full of jealousy.
Everything dances and laughs, everything sings in an undertone,
And, swinging, instead of tambourines, beats with shackles;
Day is a fool, and at night he stands in prayer,
And the martyr sprinkles the chains with hot tears.
I loved him; he was possessed by a serious illness.
Poor friend! As a child, I looked after him.
He knew how to suffer so mildly: he was exhausted in the heat,
But he did not take off his hair shirt from the burning body.
I still could not forget my brother's sad voice:
"Give me a drink!" - used to say; the gaze is so tender and deep.
In my arms he died; serene and light,
Like a sleeping baby, there was a dead brow.
And the deceased, saying goodbye, I kissed the mouth:
Sleep, Kirillushka, dear, sleep - you have suffered a lot.
Over your grave the silent cherubim watch;
Sleep, friend, light and sweet, rest, tired brother!
V
In my underground kennel I was abandoned again
The whole world. I even stopped distinguishing time.
I have grown completely dull with grief: day and night you sit in the corner,
Yes, you knock on the ground with frozen feet.
If the sun peeps through the crack and shines on the brick,
And specks of dust will swirl in his golden ray, -
I watched the spider web burn with rainbow mesh,
And the spider patiently guards the fly-midge.
At dawn I often listened, putting my ear to the crack,
As in azure, the cry of killer whales is carefree and mid-range
