• А
  • Б
  • В
  • Г
  • Д
  • Е
  • Ж
  • З
  • И
  • К
  • Л
  • М
  • Н
  • О
  • П
  • Р
  • С
  • Т
  • У
  • Ф
  • Х
  • Ц
  • Ч
  • Ш
  • Э
  • Ю
  • Я
  • A
  • B
  • C
  • D
  • E
  • F
  • G
  • H
  • I
  • J
  • K
  • L
  • M
  • N
  • O
  • P
  • Q
  • R
  • S
  • T
  • U
  • V
  • W
  • X
  • Y
  • Z
  • #
  • Текст песни Владимир Маслаков - И.Бродский. Осенний крик ястреба

    Просмотров: 8
    0 чел. считают текст песни верным
    0 чел. считают текст песни неверным
    На этой странице находится текст песни Владимир Маслаков - И.Бродский. Осенний крик ястреба, а также перевод песни и видео или клип.
    Северозападный ветер его поднимает над
    сизой, лиловой, пунцовой, алой
    долиной Коннектикута. Он уже
    не видит лакомый променад
    курицы по двору обветшалой
    фермы, суслика на меже.

    На воздушном потоке распластанный, одинок,
    все, что он видит - гряду покатых
    холмов и серебро реки,
    вьющейся точно живой клинок,
    сталь в зазубринах перекатов,
    схожие с бисером городки

    Новой Англии. Упавшие до нуля
    термометры - словно лары в нише;
    стынут, обуздывая пожар
    листьев, шпили церквей. Но для
    ястреба, это не церкви. Выше
    лучших помыслов прихожан,

    он парит в голубом океане, сомкнувши клюв,
    с прижатою к животу плюсною
    - когти в кулак, точно пальцы рук -
    чуя каждым пером поддув
    снизу, сверкая в ответ глазною
    ягодою, держа на Юг,

    к Рио-Гранде, в дельту, в распаренную толпу
    буков, прячущих в мощной пене
    травы, чьи лезвия остры,
    гнездо, разбитую скорлупу
    в алую крапинку, запах, тени
    брата или сестры.

    Сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом,
    бьющееся с частотою дрожи,
    точно ножницами сечет,
    собственным движимое теплом,
    осеннюю синеву, ее же
    увеличивая за счет

    еле видного глазу коричневого пятна,
    точки, скользящей поверх вершины
    ели; за счет пустоты в лице
    ребенка, замершего у окна,
    пары, вышедшей из машины,
    женщины на крыльце.

    Но восходящий поток его поднимает вверх
    выше и выше. В подбрюшных перьях
    щиплет холодом. Глядя вниз,
    он видит, что горизонт померк,
    он видит как бы тринадцать первых
    штатов, он видит: из

    труб поднимается дым. Но как раз число
    труб подсказывает одинокой
    птице, как поднялась она.

    Эк куда меня занесло!

    Он чувствует смешанную с тревогой
    гордость. Перевернувшись на

    крыло, он падает вниз. Но упругий слой
    воздуха его возвращает в небо,
    в бесцветную ледяную гладь.

    В желтом зрачке возникает злой
    блеск. То есть, помесь гнева
    с ужасом. Он опять
    низвергается. Но как стенка - мяч,
    как падение грешника - снова в веру,
    его выталкивает назад.

    Его, который еще горяч!

    В черт-те что. Все выше. В ионосферу.

    В астрономически объективный ад

    птиц, где отсутствует кислород,
    где вместо проса - крупа далеких
    звезд. Что для двуногих высь,
    то для пернатых наоборот.

    Не мозжечком, но в мешочках легких
    он догадывается: не спастись.

    И тогда он кричит. Из согнутого, как крюк,
    клюва, похожий на визг эриний,
    вырывается и летит вовне
    механический, нестерпимый звук,
    звук стали, впившейся в алюминий;
    механический, ибо не

    предназначенный ни для чьих ушей:
    людских, срывающейся с березы
    белки, тявкающей лисы,
    маленьких полевых мышей;
    так отливаться не могут слезы
    никому. Только псы

    задирают морды. Пронзительный, резкий крик
    страшней, кошмарнее ре-диеза
    алмаза, режущего стекло,
    пересекает небо. И мир на миг
    как бы вздрагивает от пореза.

    Ибо там, наверху, тепло

    обжигает пространство, как здесь, внизу,
    обжигает черной оградой руку
    без перчатки. Мы, восклицая "вон,
    там!" видим вверху слезу
    ястреба, плюс паутину, звуку
    присущую, мелких волн,

    разбегающихся по небосводу, где
    нет эха, где пахнет апофеозом
    звука, особенно в октябре.

    И в кружеве этом, сродни звезде,
    сверкая, скованная морозом,
    инеем, в серебре,

    опушившем перья, птица плывет в зенит,
    в ультрамарин. Мы видим в бинокль отсюда
    перл, сверкающую деталь.

    Мы слышим: что-то вверху звенит,
    как разбивающаяся посуда,
    как фамильный хрусталь,

    чьи осколки, однако, не ранят, но
    тают в ладони. И на мгновенье
    вновь различаешь кружки, глазки,
    веер, радужное пятно,
    многоточия, скобки, звенья,
    колоски, волоски -

    бывший привольный узор пера,
    карту, ставшую горстью юрких
    хлопьев, летящих на склон холма.

    И, ловя их пальцами, детвора
    выбегает на улицу в пестрых куртках
    и кричит по-английски "Зима, зима!"

    1975

    Смотрите также:

    Все тексты Владимир Маслаков >>>

    Northwest wind raises it above
    gray, purple, crimson, scarlet
    Connecticut Valley. He already
    doesn't see a tidy promenade
    chickens in a dilapidated yard
    farm, ground squirrel on the boundary.

    On the air flow flattened, lonely,
    all he sees is a ridge of slopes
    hills and silver rivers,
    curling like a living blade,
    steel in the notches of rifts,
    bead-like towns

    New England. Fallen to zero
    thermometers - like laras in a niche;
    get cold, curbing the fire
    leaves, spiers of churches. But for
    hawks, these are not churches. Higher
    the best thoughts of the parishioners

    he soars in the blue ocean, closing his beak,
    with the plus to the stomach
    - claws into a fist, like fingers -
    smelling with every feather
    below, sparkling in response to the eye
    berry, holding south,

    to the Rio Grande, in the delta, in a steaming crowd
    beech hiding in powerful foam
    herbs whose blades are sharp
    broken nest
    scarlet speck, smell, shadows
    brother or sister.

    A heart overgrown with flesh, down, feather, wing,
    trembling with frequency
    like she’s cutting with scissors,
    driven by heat
    autumn blue, her
    increasing due

    barely visible brown spot
    point rolling over the top
    ate; due to emptiness in the face
    a child standing still by the window
    couples getting out of the car,
    women on the porch.

    But its upward current rises
    Higher and higher. In abdominal feathers
    nips cold. Looking down
    he sees that the horizon has faded,
    he sees as though thirteen first
    states, he sees: from

    pipes smoke rises. But just the number
    pipes tells the lonely
    bird as she rose.

    Ek where I brought!

    He feels mixed with anxiety.
    pride. Turned over to

    wing, he falls down. But the elastic layer
    his air returns to the sky,
    in the colorless ice surface.

    In the yellow pupil arises evil
    shine. That is, a mixture of anger
    with fear. He again
    overthrows. But like a wall - a ball,
    like the fall of a sinner - again in faith,
    pushes him back.

    Him who is still hot!

    What the hell. All higher. Into the ionosphere.

    In an astronomically objective hell

    birds lacking oxygen
    where instead of millet there is distant groats
    stars. What for two-legged heights,
    then for birds the opposite.

    Not in the cerebellum, but in the sacs of the lungs
    he guesses: do not be saved.

    And then he screams. From bent like a hook
    a beak that resembles the squeal of Erinius,
    breaks out and flies out
    mechanical, unbearable sound,
    the sound of steel sinking into aluminum;
    mechanical, because not

    intended for no one's ears:
    human tearing off a birch
    squirrels yapping fox,
    small field mice;
    so tears cannot be cast
    to nobody. Dogs only

    face up. A piercing, sharp cry
    worse, more terrible than re-sharp
    glass cutting diamond
    crosses the sky. And the world for a moment
    as if trembles from a cut.

    For there above is warm

    burns the space, as here below
    burns a black hand fence
    without a glove. We shouting out
    there! "see a tear at the top
    hawks, plus cobwebs, sound
    inherent in small waves,

    scatter around the sky where
    there is no echo where it smells of apotheosis
    sound, especially in October.

    And in this lace, akin to a star,
    sparkling, chained by frost,
    hoarfrost, in silver,

    downy feathers, the bird is swimming at its zenith,
    in ultramarine. We see binoculars from here
    pearl, sparkling detail.

    We hear something above rings
    like breaking dishes
    like a family crystal

    whose fragments, however, do not hurt, but
    melt in the palm of your hand. And for a moment
    again you distinguish circles, eyes,
    fan, rainbow spot
    dots, brackets, links,
    spikelets, hairs -

    former free feather pattern,
    a card that has become a handful of brisk
    cereal flying on a hillside.

    And catching their fingers, kids
    runs out in colorful jackets
    and screams in English "Winter, winter!"

    1975

    Опрос: Верный ли текст песни?
    Да Нет