Текст песни Звёзды в кондукторской сумке - Родина
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
|
Константин Костенко - Пьеса «Родина» КАЛАШНИКОВ. Давайте порассуждаем. Пустим нашу мысль в свободный полет. Наши мысли пока еще свободны. Будем этим пользоваться. Итак. Может быть, Родина – это часть суши, территория, очерченная государственной границей? МИХАИЛ. Думаю, да. И это тоже. КАЛАШНИКОВ. Но эту территорию запросто, одним решением на так называемом высоком уровне, можно разделить, сдать в аренду, продать, подарить… И никто при этом не станет спрашивать, согласен я с этим или нет. Вывод ясен – это территория мне не принадлежит. Наверное, все-таки это не совсем моя Родина. Что дальше? Гимн? Он меня не вдохновляет. МИХАИЛ. Ну, вы же спортсмен! Вы должны плакать при его звуках! КАЛАШНИКОВ. Я могу плакать над «Лунной сонатой», во время прослушивания концерта Рахманинова… Но что должно заставить меня плакать при восприятии посредственного, помпезного набора звуков, сопровождаемого таким же текстом... Извините, я этого не понимаю. Что у нас дальше? Флаг? Здесь тоже не стоит придерживаться иллюзий. Обыкновенный цветной шелк. Любой дурак или конченая сволочь могут размахивать им с самым честным видом хоть до посинения. Наверное, это тоже не совсем Родина. Лучше назвать это атрибутикой. А что же с Родиной? Где она? МИХАИЛ. Да, где? КАЛАШНИКОВ. Может, она в нашей литературной классике, в нашей музыке? Но это давно принадлежит всему миру. Да и вряд ли в этой стране найдется слишком много людей, кого бы это на самом деле заботило. МИХАИЛ. Блин! Вот насчет этого вы – в точку! КАЛАШНИКОВ. Когда-то я представлял себе Родину, как нечто личное, место, где мне комфортно, где я чувствую безопасность. Например, мой дом. Я обустраиваю его, забочусь о том, чтобы те, кто со мной живет – жена, ребенок, - чтобы они были сыты, одеты, здоровы. Устанавливаю крепкую дверь и сигнализацию, чтобы оградить себя от всяких сомнительных физиономий, которые с удовольствием припрутся и начнут тащить из моего дома телевизор, пылесос, компьютер… Начнут при помощи зуботычин вытягивать из моей жены – где хранятся сбережения. То есть, я все делаю для того, чтобы создать в моем доме комфортные условия. И мне это пока что более-менее удается. Я представлял, что моя Родина и страна – это как бы большой дом. Мы живем в нем большой семьей. И каждый из нас – и я в том числе – делаем всё, от нас зависящее, чтобы здесь было комфортно, сытно и спокойно. Но с некоторых пор у меня нет этого ощущения. Я перестал чувствовать, что этот дом принадлежит мне, что от моих усилий и от моего мнения здесь что-то зависит. Я чувствую, что двери моего дома открыты настежь, в разбитых окнах гуляет ветер, а по комнатам шарахаются какие-то проходимцы в грязной обуви. Они по-хозяйски развалились в креслах, плюют в хрустальные вазы и давят окурки об паркет. Кто-то у меня за спиной несет тюки с ворованной утварью, кто-то блюет на кухне… И я ничего не могу сделать! Все эти вороватые типы настойчиво уверяют меня, что, дескать, - да, этот дом все еще мой, но то, что в нем бардак и откровенный грабеж это как бы в порядке вещей. Не волнуйся, Никита, всё пучком! МИХАИЛ. Скажите, вы точно спортсмен? Всегда им были? КАЛАШНИКОВ. Я по образованию математик. Ну, а то, что бегаю на Олимпийских играх… Просто мои ноги для этой страны оказались более важными, нежели мозги. МИХАИЛ. Но вы же «счастливчик». КАЛАШНИКОВ. Послушайте, я приехал в этот город, чтобы побывать там, где мы жили. Я, мама, отец… У нас во дворе рос старый тополь. Узловатый ствол, морщинистая кора… Из того места, где был срублен сучок, летом всегда что-то такое сочилось. Коричневатая жидкость с терпким запахом. Слетались майские жуки… Они присасывались к этой жидкости, толпились… Солнце отражалось на перламутровых спинках… Мне часто снилось это – старый родительский дом, тополь во дворе, горьковатый запах смолы в воздухе и солнце на спинках майских жуков… И еще почему-то такая пластмассовая штука, вроде ковровой выбивалки. На ней пропеллеры из цветной пленки… Я бегу, они вращаются, жужжат… Я очень надеялся, что это и есть моя Родина, что я ее, наконец-то, нашел! Знаете, что я обнаружил? МИХАИЛ. Что? КАЛАШНИКОВ. Дом, где прошло детство, снесен. Тополь спилили под корень. Кому-то не хватило место под гараж. Всё. Нет моей Родины. На ее месте – кирпичный гараж с иномаркой. МИХАИЛ. Как же вы правы! Действительно – воспоминания детства, это… КАЛАШНИКОВ. Теперь-то вы понимаете? Родины давно нет. Ее нет даже в виде абстракции и грезы. Есть бесконечная, нудная манипуляция. Как пиликанье раздолбанной шарманки. От Родины остался полуразвалившийся фасад, который наспех белят и подкрашивают по праздникам, а за всем этим – пустота, разруха и чей-то шкурный интерес. Мою Родину спилили на дрова, а мне подсунули сомнительную идею. И при этом заставляют повторять, как идиота: «Я люблю ее, я люблю ее…» А кого ее? Что значит, «ее»? Кто она такая? МИХАИЛ. Блин! Я не должен этого говорить, но… Как вы, блин, всё это точно говорите! КАЛАШНИКОВ. Мне душно в этой абстракции! Я задыхаюсь в ней, как в пыльном мешке! Не могу терп? Смотрите также:
Все тексты Звёзды в кондукторской сумке >>> |
|
Konstantin Kostenko - The play "Homeland"
Kalashnikov. Let's speculate. Let us put our thought into free flight. Our thoughts are still free. We will use it. So. Maybe the homeland is part of the land, a territory outlined by the state border?
MICHAEL. I think yes. And that too.
Kalashnikov. But this territory can easily be divided, leased, sold, presented as a single decision at a so-called high level ... And no one will ask if I agree with this or not. The conclusion is clear - this territory does not belong to me. Probably, after all, this is not quite my homeland. What's next? Anthem? It does not inspire me.
MICHAEL. Well, you're an athlete! You must cry at his sounds!
Kalashnikov. I can cry over the “Moonlight Sonata” while listening to Rachmaninoff’s concert ... But what should make me cry when I perceive a mediocre, pompous set of sounds accompanied by the same text ... Sorry, I don’t understand this. What's next? Flag? Here, too, do not stick to illusions. Ordinary colored silk. Any fool or scum bastard can swing them with the most honest look even until they turn blue. Perhaps this is also not quite the homeland. Better call it paraphernalia. And what about the homeland? Where is she?
MICHAEL. Yes where?
Kalashnikov. Maybe she is in our literary classics, in our music? But it has long belonged to the whole world. And it is unlikely that there are too many people in this country who would really care.
MICHAEL. Pancake! That's about it you - to the point!
Kalashnikov. Once I imagined the Homeland as something personal, a place where I feel comfortable, where I feel safe. For example, my house. I equip it, take care that those who live with me - wife, child - so that they are well-fed, dressed, healthy. I am installing a strong door and an alarm to protect myself from any dubious faces that will happily tidy up and start pulling a TV, a vacuum cleaner, a computer from my house ... They will start pulling out of my wife with my dents - where my savings are stored. That is, I do everything in order to create comfortable conditions in my house. And so far I have more or less succeeded. I imagined that my Motherland and country are like a big house. We live in it as a big family. And each of us - including myself - is doing everything in our power to make it comfortable, satisfying and calm. But for some time now I do not have this feeling. I stopped feeling that this house belongs to me, that something depends on my efforts and my opinion here. I feel that the doors of my house are wide open, the wind is blowing in the broken windows, and some crooks in dirty shoes shy away from the rooms. In a businesslike way, they fell apart in armchairs, spit in crystal vases and press cigarette butts on the parquet. Someone behind me carries bales of stolen utensils, someone vomits in the kitchen ... And I can do nothing! All these thieving types insistently assure me that, say, yes, this house is still mine, but the fact that it has a mess and outright robbery is, as it were, the order of things. Do not worry, Nikita, all in a bundle!
MICHAEL. Tell me, are you definitely an athlete? Have they always been?
Kalashnikov. I am a mathematician by education. Well, the fact that I’m running at the Olympic Games ... It’s just that my legs for this country turned out to be more important than brains.
MICHAEL. But you are "lucky."
Kalashnikov. Listen, I came to this city to visit where we lived. I, mother, father ... In our yard an old poplar grew. Knotty trunk, wrinkled bark ... From the place where the knot was cut down, something always oozed in the summer. A brownish liquid with a pungent odor. May bugs flocked ... They stuck to this liquid, crowded ... The sun reflected on the mother-of-pearl backs ... I often dreamed about it - the old parental house, poplar in the yard, the bitter smell of tar in the air and the sun on the backs of May bugs ... And for some reason, such a plastic thing, like a carpet knocker. It has color film propellers ... I’m running, they are spinning, buzzing ... I really hoped that this was my Homeland, that I had finally found it! Do you know what I discovered?
MICHAEL. What?
Kalashnikov. The house where childhood passed is demolished. Poplar cut down under the root. Someone did not have enough space for a garage. All. There is no my homeland. In its place is a brick garage with a foreign car.
MICHAEL. How right you are! Indeed - childhood memories, this ...
Kalashnikov. Do you understand now? There is no homeland for a long time. It is not even in the form of abstraction and dreams. There is endless, boring manipulation. Like the beating of a broken-down barrel organ. From the homeland there was a dilapidated facade, which was hastily whitened and tinted on holidays, and behind all this - emptiness, ruin and someone's selfish interest. They cut down my homeland for firewood, and they slipped me a dubious idea. And at the same time they make me repeat like an idiot: “I love her, I love her ...” And who is her? What does “her” mean? Who is she?
MICHAEL. Pancake! I should not say that, but ... How the hell do you say all this for sure!
Kalashnikov. I feel stuffy in this abstraction! I gasp in her like a dust bag! Can not
