Текст песни Иосиф Бродский - Перед памятником А. С. Пушкину в Одессе
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
|
Якову Гордину Не по торговым странствуя делам, разбрасывая по чужим углам свой жалкий хлам, однажды поутру с тяжелым привкусом во рту я на берег сошел в чужом порту. Была зима. Зернистый снег сек щеку, но земля была черна для белого зерна. Хрипел ревун во всю дурную мочь. Еще в парадных столбенела ночь. Я двинул прочь. О, города земли в рассветный час! Гостиницы мертвы. Недвижность чаш, незрячесть глаз слепых богинь. Сквозь вас пройти немудрено нагим, пока не грянул государства гимн. Густой туман листал кварталы, как толстой роман. Тяжелым льдом обложенный Лиман, как смолкнувший язык материка, серел, и, точно пятна потолка, шли облака. И по восставшей в свой кошмарный рост той лестнице, как тот матрос, как тот мальпост, наверх, скребя ногтем перила, скулы серебря слезой, как рыба, я втащил себя. Один как перст, как в ступе зимнего пространства пест, там стыл апостол перемены мест спиной к отчизне и лицом к тому, в чью так и не случилось бахрому шагнуть ему. Из чугуна он был изваян, точно пахана движений голос произнес: "Хана перемещеньям!" -- и с того конца земли поддакнули звон бубенца с куском свинца. Податливая внешне даль, творя пред ним свою горизонталь, во мгле синела, обнажая сталь. И ощутил я, как сапог -- дресва, как марширующий раз-два, тоску родства. Поди, и он здесь подставлял скулу под аквилон, прикидывая, как убраться вон, в такую же -- кто знает -- рань, и тоже чувствовал, что дело дрянь, куда ни глянь. И он, видать, здесь ждал того, чего нельзя не ждать от жизни: воли. Эту благодать, волнам доступную, бог русских нив сокрыл от нас, всем прочим осенив, зане -- ревнив. Грек на фелюке уходил в Пирей порожняком. И стайка упырей вываливалась из срамных дверей, как черный пар, на выученный наизусть бульвар. И я там был, и я там в снег блевал. Наш нежный Юг, где сердце сбрасывало прежде вьюк, есть инструмент державы, главный звук чей в мироздании -- не сорок сороков, рассчитанный на череду веков, но лязг оков. И отлит был из их отходов тот, кто не уплыл, тот, чей, давясь, проговорил "Прощай, свободная стихия" рот, чтоб раствориться навсегда в тюрьме широт, где нет ворот. Нет в нашем грустном языке строки отчаянней и больше вопреки себе написанной, и после от руки сто лет копируемой. Так набегает на пляж в Ланжероне за волной волна, земле верна. 1969(?), 70(?) Смотрите также:
Все тексты Иосиф Бродский >>> |
|
Yakov Gordin
Not on business wandering business,
scattering in strange corners
your pitiful stuff
one morning
with a heavy taste in the mouth
I went ashore in a strange port.
It was winter.
Grainy snow slashed my cheek, but the ground
was black for white grain.
The howler wheezed in all his bad might.
The night was still in the front halls.
I moved away.
Oh, cities of the earth at dawn!
The hotels are dead. The immobility of the bowls
blindness of the eye
blind goddesses.
No wonder to pass through you naked,
until the state anthem burst out.
Thick fog
flipped through the blocks like a thick novel.
The Estuary is covered with heavy ice,
like the silenced language of the mainland,
gray, and, like the stains of the ceiling,
there were clouds.
And by the risen in its nightmarish growth
that ladder like that sailor
like that malpost,
up, scraping
nail railing, silver cheekbones
with a tear like a fish, I dragged myself.
One is like a finger
like a pest in a mortar of winter space,
there the apostle of change of places froze
back to the homeland and face to that
whose fringe never happened
step to him.
Cast iron
he was carved like a godfather
movements the voice said: "Hana
displacement! "- and from that end
the earth assented to the ringing of a bell
with a piece of lead.
Outwardly pliable distance
creating before him his horizontal,
blue in the mist, revealing steel.
And I felt like a boot - grit,
like a marching one or two,
longing of kinship.
Come and he
here I substituted my cheekbone under the aquilon,
figuring out how to get out
at the same - who knows - early,
and also felt that the matter was rubbish,
wherever you look.
And he, you see,
here I was waiting for something that cannot be expected
from life: will. This grace
available to the waves, god of Russian fields
hid from us, overshadowing everyone else,
zane - jealous.
A Greek on a felucca went to Piraeus
empty. And a flock of ghouls
fell out of the shameful doors,
like black steam
on a boulevard learned by heart.
And I was there, and I vomited in the snow.
Our gentle South
where the heart used to drop its pack,
there is an instrument of power, the main sound
whose in the universe is not forty forties,
designed for a series of centuries,
but a clash of shackles.
And it was cast
from their waste, he who did not swim away,
the one who, choking, spoke
"Goodbye, free element" mouth,
to dissolve forever in the prison of latitudes,
where there is no gate.
There is no line in our sad language
desperate and more in spite of
myself written, and then by hand
hundred years of copying. So runs into
beach in Lanzheron behind the wave wave,
true to the earth.
1969 (?), 70 (?)
