Текст песни Раз-два-три, ветер изменится - Глава 5 отрывок 3
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
|
Я отдираю от ладони кусочки кожи, старательно вымывая палец за пальцем, и, когда рука начинает кровоточить, перехожу к другой. Я очень переживаю, что эти ладони, перемазанные в крови этого парня, которыми я вчера сжимал член, нельзя будет отмыть – мне ведь надо ходить в Академию, записывать лекции, а если они останутся такими же грязными, мне придется от них избавиться, понимаете?.. Ведь этими руками я придерживал его за шею, когда, всунув член в рану в его животе, быстро двигался внутри, и стонал каждый раз, когда по его телу пробегала агоническая судорога. Этими руками я гладил его по губам и шептал: «Я люблю тебя, очень сильно люблю тебя». Этой рукой я держал его за горло, этой рукой я ранил его, этой рукой я сделал из него человека. И это не моя рука – это рука Господа, который из мусора делает совершенство. Только мне застилают слезы глаза, и я, издав какой-то странный хрип, выключаю воду и выхожу в коридор, крепко зажмурившись и надеясь, что мой кавалер решит остаться в ванной, а лучше – исключительно в моем воображении. Но он, наверное, очень устал быть одиноким и поэтому медленно тянется за мной на кухню. Наверное, месяц в земле не располагает к тому, чтобы надолго оставаться в замкнутом пространстве. Дело в том, что я не планировал принимать гостей, не планировал устраивать ланч для оравы людей, и это причина, по которой я до крови закусываю щеку, видя второго парня. Они не переглядываются друг с другом – возможно, уже нечего сказать, – а только издают какой-то гортанный стон. Мой сопровождающий стоит рядом со мной, когда я ставлю чайник, и совсем не смущается того, что я проливаю на пол кипяток, а потом, дрожащей рукой заливая кофе в чашку, намачиваю и скатерть. Они не выговаривают мне за беспорядок и негостеприимство – пока я толстым слоем намазываю масло на хлеб, они, с этим глухим чавкающим, снова и снова перебирают куски своего кишечника, с нажимом проглаживая пальцами места разрыва, как будто стараясь заново склеить их. Может, нужно предложить им джем, или тосты, или джин с тоником. Может, нужно повести себя радушнее, только я, поставив тарелку на пол, опускаюсь на колени, не в силах выносить их пустые лица, полные какого-то тупого горя и гнева, бессильной ярости и недовольства миром. Возможно, мне стыдно. Возможно, я просто слишком впечатлительный. Они похожи на скупых ростовщиков, которые раз за разом перебирают свое золото: под столом я вижу, как они почти синхронно разглаживают свои кишки. Они бессмысленно пересчитывают количество обрывков, надеясь, что вот сейчас они найдут недостающий, вот сейчас, буквально через секунду, они снова смогут начать дышать. Они надеются: существует хотя бы одна тысячная доля шанса, что они не мертвы, что это дурацкая шутка. Они надеются, что темноту и холод, в которой они оказались, можно прогнать, но только какое-то смутное предчувствие бесконечного разочарования не дает им полностью окунуться в фантазию, где они снова живы. Как же сильно они хотят вернуться уже после того, как осознали, что жизнь – этот короткий промежуток между утробой матери и утробой могилы – была куда лучше вечной тишины и покоя, в которой никогда ничего не происходит, и только время со скрипом перетирает их кости. - Мне жаль, - у меня слишком хриплый, сдавленный голос, который уходит к ним под ноги. – Мне так жаль. Мне очень жаль… - мы не на радостном и вдохновляющем завтраке у Тиффани – мы на поминках по Финнегану, и я, неразборчиво хрипя в замызганный пол: «Простите, мне правда очень жаль», - стараюсь слиться с цветом линолеума. Язык не приспособлен для выражения скорби – так мне кажется, когда я затыкаю рот ладонью и начинаю тихо плакать. Как мне объяснить, что мне жаль, что они мертвы?.. Как мне объяснить, что я сопереживаю их утрате своей жизни, как собственной? Смотрите также:
Все тексты Раз-два-три, ветер изменится >>> |
|
I rub off the palm of the skin pieces, diligently washing the finger behind my finger, and when the hand begins to bleed, turn to another. I am very worried that these palms, lured in the blood of this guy, which I squeezed a member yesterday, can not be laundered - I have to go to the Academy, to record lectures, and if they remain the same dirty, I will have to get rid of them, understand? ..
After all, these hands I held him for the neck, when, having granted a member to the wound in his stomach, quickly moved inside, and moaning every time an agonic convulus was running on his body. With these hands, I stroked it on my lips and whispered: "I love you, I love you very much." I kept him for my throat, I wounded him with this hand, I made a man from him with this hand. And this is not my hand - this is the hand of the Lord, who makes perfection from the garbage.
Only me stalls the tears of the eye, and I, backing some strange wheezing, turn off the water and go into the corridor, firmly closed and hoping that my cavalier would decide to stay in the bathroom, and better - exclusively in my imagination.
But he probably was very tired of being lonely and therefore slowly stretches for me to the kitchen. Probably, the month in Earth does not have to remain in a closed space for a long time.
The fact is that I did not plan to receive guests, did not plan to arrange lunch for the Orava of people, and this is the reason why I climb the cheek to the blood, seeing the second guy. They do not overlook with each other - perhaps already have nothing to say - but only make some kind of guttural moan.
My accompanying stands next to me when I put a kettle, and I am not embarrassed at all that I shed boiling water into the floor, and then, with a trembling hand, pouring coffee into a cup, soaked and tablecloth. They do not pronounce me for the mess and non-shirting - while I smear the bread oil with a thick layer, they, with this deaf, climbing, again and again, come through pieces of our intestines, with pressure, he strokes the fingers of the gap, as if trying to re-glue them. Maybe you need to offer them jam, or toasts, or jin with tonic. Maybe you need to behave more friendly, only I, putting a plate on the floor, I go down to my knees, unable to carry their empty faces, full of some stupid grief and anger, powerless rage and dissatisfaction with the world. Perhaps I'm ashamed. Perhaps I'm just too impressionable.
They look like a stingy rovychikov who come through their gold once: under the table I see how they almost synchronously smooth their guts. They meaninglessly recalculate the number of scraps, hoping that now they will find the missing, right now, literally a second, they will again be able to start breathing. They hope: there is at least one thousandth share of the chance that they are not dead, that this is a stupid joke. They hope that the darkness and cold, in which they found themselves, can be driven, but only some vague premonition of infinite disappointment does not allow them to fully plunge into a fantasy, where they are alive again. How much they want to come back after realized that life - this short gap between Mother's morning and wobble graves - was much better than eternal silence and peace, in which nothing happens, and only time with creak sorts into their bones.
"I'm sorry," I have too hoarse, a squeezed voice that goes to her feet. " - I am so sorry. I am very sorry ... - We are not on a joyful and inspirational breakfast at Tiffany - we are commemoration of the Finnegano, and I, inseparable trees in the zamuzgan floor: "Sorry, I really feel sorry," I try to merge with the color of the linoleum.
Language is not adapted to express grief - it seems to me that when I braid my mouth with my palm and I begin to cry quietly. How can I explain that I feel sorry that they are dead? .. How should I explain that I empathize their loss of my life, as my own?
